Он написал в своих воспоминаниях:
«В то время я был маленьким, не понимал того, что происходит в семье, но часто замечал, как приходил в волнение отец и менялся в лице каждый раз, когда я возвращался из школы. Каждый раз, когда я рассказывал ему урок, и читал то, что выучил из Библии, показывал ему успехи в испанском, он обретал горестный вид и уходил в свою дальнюю комнату, к которой нам строго было запрещено даже приближаться. Я не знаю, что отец там делал, но после долгих часов он выходил оттуда с покрасневшими глазами — словно долго и безутешно плакал в одиночестве. Он часто смотрел на меня с грустью и тоской, и как будто хотел что-то сказать мне, но, несмотря на то, что я стоял перед ним весь во внимании, желая услышать от него хоть что-то, он поворачивался и уходил. Моя мать тоже плакала, провожая меня в школу, и, обняв, долго не отпускала меня, и я целый день чувствовал жар ее слез у себя на щеке. Когда же я возвращался, она встречала меня так, как будто я отсутствовал не несколько часов, а несколько лет.
Родители часто шептались на незнакомом мне языке, и прекращали разговор, если я приближался к ним. Я находился в недоумении относительно их поведения, более того, мучился, думая, что, может быть, я не их сын, поскольку не понимал их отношения ко мне, и, найдя какой-нибудь уголок в большом доме, горько плакал. Все это наложило свой отпечаток на меня, и я не играл, как другие мои ровесники, не радовался, не проводил свое время в беззаботности и веселье. Я садился один и погружался в думы, пытаясь найти решение этих вопросов, пока один из монахов не тянул меня за рукав, приглашая на молитву.
Когда мне исполнилось лет 10, в нашей семье произошло радостное событие, у меня родился братишка. Но я не увидел радости на лице отца, он даже не улыбнулся. В горести он пошел в церковь и пригласил священника для крещения ребенка. Со следами отчаяния и горя на лице вернулся он со священником домой. Все это еще больше озадачило меня и увеличило мою боль.
Наступила пасхальная ночь. Гранада была погружена в море света. Аль-Гамбра переливалась всеми цветами радуги. Кресты над ее куполами светились. Люди радовались и веселились. В эту ночь отец позвал меня в свою тайную комнату. Я весь трепетал от ожидания чего-то интересного, и в то же время дрожал от страха, ожидая чего-то страшного. Он завел меня в комнату и в кромешной тьме начал зажигать лампу. Когда он зажег маленькую лампу, я оглянулся и увидел, что в комнате кроме ковра, книги на полке и меча, висящего на стене, ничего больше нет. Отец посадил меня рядом с собой на ковер и долго смотрел на меня, не смея заговорить. Потом взял меня за руку и тихим голосом сказал:
— Сынок, тебе уже десять лет. Ты уже стал мужчиной, и я хочу рассказать тебе тайну, которую я долго скрывал от тебя. Сможешь ли ты сохранить ее, даже от матери? Только одно твое слово может подвергнуть меня трибуналу инквизиции.
Когда я услышал слово «инквизиция», меня передернуло от ужаса. Волосы встали дыбом, так как не было для меня ничего страшнее этого слова. Ведь почти каждый день я видел, как инквизиция приговаривала к сожжению десятки людей. И я промолчал.
— Что с тобой, почему ты не отвечаешь, — ты сможешь скрыть то, что я тебе скажу?
— Да, отец!
— Ты не расскажешь никому, даже матери и дяде?
— Нет, не расскажу.
— Сядь поближе, я боюсь, и у стен могут быть уши.
Он взял книгу с полки и сказал:
— Ты знаешь, что это за книга? Это Священное Писание.
— Библия?
— Н-нет. Это Коран, который ниспослал Аллах Своему Пророку Мухаммаду (мир ему и благословение).
Я не смог ничего сказать от удивления.
— Это книга Ислама. Ислам, который принес Пророк Мухаммад (мир ему и благословение) ко всем людям. Он появился очень далеко отсюда, за морями, в пустыне, среди людей очень отсталых. И вывел их из мрака к свету, из невежества к знаниям, из распутства к нравственности. И они распространили этот свет Ислама по всему миру, пока не дошли до нашей страны Андалусии. Построили великую цивилизацию и правили 800 лет. Превратили эту страну в самую высокоразвитую страну в мире. Да, сынок, мы арабы, мусульмане.
— Что?!! Мы мусульмане?
— Да! Это и есть та тайна, в которую я должен был тебя посвятить. Да, мы мусульмане. Мы хозяева этой страны. Мы построили эти дворцы, в которых живут сейчас наши враги. Мы подняли эти минареты, с которых звучал азан, а сейчас бьют колокола. Мы основали эти мечети, в которой молились более 80 000 человек одновременно, встав в стройный ряд, за одним имамом. Сейчас это церкви и монастыри. Здесь на каждом месте есть след, который оставили наши предки, под каждым камнем тлеют кости твоих дедов. Мы принесли эту культуру, основали города, проложили мосты и дороги, взрастили эти сады.
Но сорок лет назад, — ты слышишь, — сорок лет назад последний из правителей города Мохаммед Абу Абдаллах вручил ключи от дворца Аль-Гамбры испанцам и навсегда покинул город, направляясь в Марокко, чтобы умереть там в одиночестве. Королева Изабелла и король Фердинанд обещали нам свободу религии, справедливость, и многие мусульмане остались, но, став полностью хозяевами полуострова, испанцы нарушили свое обещание. Через несколько лет на центральной площади были сожжены все исламские и арабские книги. Были запрещены любые проявления Ислама, запрещен арабский язык, и обучение детей своим обычаям. Святой трибунал инквизиции приговаривает любого к смерти за иноверие. Сорок лет, сынок, мы в этих муках, ожидаем милости Аллаха и не отчаиваемся. Вот что за тайна, которую я скрываю. Я не боюсь смерти, но я боюсь умереть, не обучив тебя нашему языку, нашей религии. А сейчас иди спать и не забудь, что ты обещал.
С тех пор, каждый раз увидев Аль-Гамбру, минареты, дома и дворцы, я чувствовал печаль; мое сердце переполняла любовь к тем, кто построил этот город, и ненависть к тем, кто изменял его. Я гулял по улочкам и разговаривал с городом: «О, Аль-Гамбра! О любимый дворец! Забыл ли ты тех, кто построил тебя, кто поливал тебя кровью и слезами, кто пожертвовал всем, чтобы ты восхищал всех. Помнишь ли ты справедливых своих амиров, которые принесли тебе известность и величие? Привык ли ты к колоколам после азанов, к монахам после имамов, к темноте после света?»
Я начал изучать арабский. Я писал латинские буквы, а отец рядом выводил арабские. Обучал меня произношению и письму, намазу и молитвам, которые мы совершали в той отдаленной комнате. Страх, что я могу раскрыть тайну, не покидал меня ни днем, ни ночью. Отец же, чтобы проверить меня, отправлял ко мне мать, и она выпытывала у меня, чему это я учусь у отца, но я молча все отвергал и говорил, что он меня ничему не учит.
Прошло несколько лет. Я выучил арабский, основы религии. Отец познакомил меня с другими мусульманами, тайно придерживающимися Ислама. Я посетил города Севилья, Кордова, и везде были тайные мусульмане. Даже в Толедо, несмотря на то, что он перешел в руки испанцев еще 500 лет назад я обнаружил тех, кто тайно придерживается ислама.
Инквизиция усилила свою деятельность. Всех новообращенных христиан проверяли на благонадежность и если обнаруживали что-то подозрительное, могли сжечь или как-то иначе наказать. Однажды они обнаружили у одной 90-летней старухи (Изабеллы Сюзан) Коран, за что провезли ее на осле по городу, несмотря на ее уверения, что она читать его не умеет. Замучили одного мориска (крещеного араба) за его излишнюю и подозрительную чистоплотность.
Однажды отец позвал меня и сказал: «Я чувствую, что круг сужается. Я не боюсь смерти и желаю попасть в рай. Я сделал что мог, обучил тебя Исламу. Но что бы ни случилось, слушайся вот этого человека» — и указал на своего друга.
Прошло несколько недель. В одну из ночей друг моего отца вызвал меня и приказал одевать и идти с ним.
— Куда мы направляемся?
— Отец тебе велел слушаться меня, поэтому ничего не спрашивай и иди за мной.
Когда мы выехали из города, он остановился и сказал: «Твоей семье предписано войти в рай через руки инквизиторов. Мы же направляемся в Марокко – страну мусульман. Бисмилля».
Так Мухаммад ибн Абдуррафи’ Андалусий попал в Марокко. Впоследствии он станет большим ученым, автором многих книг и произведений.
Из книги «Кысас мина т-тарих» («Рассказы из истории (Ислама)») Али ат-Тантави
Родившийся в Испании арабский историк XVI века Мухаммад ибн Абдуррафи в своих воспоминаниях рассказал о жизни мусульман-морисков:
«Я выучил арабский, основы религии. Отец познакомил меня с другими мусульманами, тайно придерживающимися Ислама. Я съездил в города Севилья, Кордова, и везде были тайные мусульмане. Даже в Толедо, несмотря на то, что он перешел в руки испанцев еще 500 лет назад, я обнаружил тех, кто тайно придерживается Ислама. Инквизиция усилила свою деятельность. Всех новообращенных христиан проверяли на благонадежность, и если обнаруживали что-то подозрительное, могли сжечь или давали какое-либо другое наказание».
АБУ-ЛЬ-БАКА АР-РУНДИ
(1204—1285)
* * *
Все, что завершилось в мире, не минует разрушенья,
Пусть же нас не ослепляют счастья сладкие мгновенья!
Видишь — и дела и судьбы переменчивы и зыбки,
Злом и местью обернутся жизни краткие улыбки,
Что осталось неизменным в этом ветхом мирозданье?
Все живущее на свете время облагает данью.
Не гордись, броня стальная, судьбы властны надо всеми,
Хоть меча ты не страшишься, но тебя источит время.
Не кичись, булат блестящий, позолотой прочных ножен,
Хоть ты крепче стен Гумдана, роком будешь уничтожен.
Где твои владыки, Йемен, их узорчатые троны?
Где венцы их и каменья, ожерелья и короны?
Где теперь сады Ирема и колонны Ктесифона,
Слава гордого Шаддада, сасанидские законы,
Где сокровища Каруна, где теперь алтарь Ваала,
Караванов вереница, что долины заполняла?
Как мираж, они исчезли, без следа промчались мимо,
Всем им вынес рок жестокий приговор неотвратимый.
О былых царях и царствах лишь легенды сохранились,
Бьется понапрасну память, воскресить былое силясь.
Дарий и его потомки в вихре времени пропали,
И дворцы Хосроев славных их от смерти не спасали,
Будто не было героев — Саба, Ада и Кахтана,
Будто мир не покорялся мудрой воле Сулеймана.
Ты, прожорливое время, многолико, будто море,
Там нам радость обещаешь, но за ней приходит горе.
Нам в несчастиях надежда часто дарит утешенье.
В той беде, что нас постигла, нет надежды на спасенье.
Отвечай мне, край родимый, что случилося с тобою?
Видишь — горы пошатнулись и утес поник главою.
Глаз судьбы тебя отметил, край родной лежит в тумане;
Вас неверные изгнали — горе, горе, мусульмане!
Города, перекликаясь, друг от друга ждут ответа:
Где Валенсия, Шатиба? О Хаэн цветущий, где ты?
Где ты, Кордова, столица, что влекла к себе из дали?
Там нашли приют науки и ремесла процветали.
Где твои, Севилья, рощи и луга, приют влюбленных,
И река, что протекает под покровом ив зеленых?
Нет ответа… Край родимый, мы тебя покинем скоро,
Кто же может удержаться, коль утеряна опора?
Города осиротели, пали белые знамена,
Льем мы слезы, расставаясь, как с подругою влюбленный,
С вами, милые жилища, — вы для нас пустыней стали.
С той поры, как христиане вас убежищем избрали,
Там неверье поселилось, там кресты на минарете,
Вместо зова муэдзина звон церковный на рассвете.
Из мечетей раздаются стоны каменных михрабов.
Не придется ли веками вам оплакивать арабов?
Просыпайся же, беспечный, слышишь грозный голос рока?
Ты мечтами убаюкан, но судьбы не дремлет око.
Коль утеряна отчизна, на земле ты вечный странник,
Навсегда простясь с Севильей, где приют найдешь, изгнанник?
Ни в прошедшем, ни в грядущем не найдешь ты утешенья,
Ни в заботах, ни в веселье ты не почерпнешь забвенья…
Вижу всадников отважных в дальних странах за морями,
Там проносятся их кони быстролетными орлами,
Вижу блеск мечей индийских и клинки их огневые,
Словно то в пыли сраженья светят искры голубые.
Слышу музыку и пенье, кубков звон и шум диванов,
Вижу я эмиров гордых и прославленных султанов.
Мы гонцов послали быстрых к вам, могучие владыки,
Донеслись ли из-за моря к вам плененных братьев крики?
Плачут матери и жены, к вам о помощи взывая,
Кто из вас, сыны ислама, содрогнулся, сострадая?
Кто отвел беду от слабых, кто избавил их от горя?
Братья по крови и духу, что же ныне вы в раздоре?
Где вы, доблестные души, наша помощь и спасенье,
Где вы, рыцари, герои, что прославились в сраженье,
Те, что в трепет повергали города, края и страны, —
Растоптали вашу славу нечестивые тираны.
С берегов Гвадалквивира вас похитило насилье,
Вы рабы в стране неверных, а вчера царями были.
В стан неверных вас погнали, на спасенье нет надежды,
Облачили христиане вас в позорные одежды,
Ваш удел отныне — рабство, не помогут плач и стоны…
Где ты, неба справедливость, где Всевышнего законы?
Мать с ребенком разлучают… Словно звери в дикой чаще,
Сердце жертвы вырывают из груди кровоточащей.
Сколько девушек прекрасных, словно утренние зори,
Христиане в плен уводят на мучения и горе!
رثاء الاندلس
https://www.youtube.com/watch?v=Tyhj-m0rAlE
لـكل شـيءٍ إذا مـا تـم نقصانُ — فـلا يُـغرُّ بـطيب العيش إنسانُ
هـي الأمـورُ كـما شاهدتها دُولٌ — مَـن سَـرَّهُ زَمـنٌ ساءَتهُ أزمانُ
وهـذه الـدار لا تُـبقي على أحد — ولا يـدوم عـلى حـالٍ لها شان
يُـمزق الـدهر حـتمًا كل سابغةٍ — إذا نـبت مـشْرفيّاتٌ وخُـرصانُ
ويـنتضي كـلّ سيف للفناء ولوْ — كـان ابنَ ذي يزَن والغمدَ غُمدان
أيـن الملوك ذَوو التيجان من يمنٍ — وأيـن مـنهم أكـاليلٌ وتيجانُ ؟
وأيـن مـا شـاده شـدَّادُ في إرمٍ — وأين ما ساسه في الفرس ساسانُ؟
وأيـن مـا حازه قارون من ذهب — وأيـن عـادٌ وشـدادٌ وقحطانُ ؟
أتـى عـلى الـكُل أمر لا مَرد له — حـتى قَـضَوا فكأن القوم ما كانوا
وصـار ما كان من مُلك ومن مَلِك — كما حكى عن خيال الطّيفِ وسْنانُ
دارَ الـزّمانُ عـلى (دارا) وقاتِلِه — وأمَّ كـسـرى فـما آواه إيـوانُ
كـأنما الصَّعب لم يسْهُل له سببُ — يـومًا ولا مَـلكَ الـدُنيا سُـليمانُ
فـجائعُ الـدهر أنـواعٌ مُـنوَّعة — ولـلـزمان مـسرّاتٌ وأحـزانُ
ولـلـحوادث سُـلـوان يـسهلها — ومـا لـما حـلّ بالإسلام سُلوانُ
دهـى الـجزيرة أمرٌ لا عزاءَ له — هـوى لـه أُحـدٌ وانـهدْ ثهلانُ
أصابها العينُ في الإسلام فارتزأتْ — حـتى خَـلت مـنه أقطارٌ وبُلدانُ
فـاسأل(بلنسيةً) ما شأنُ(مُرسيةً) — وأيـنَ(شـاطبةٌ) أمْ أيـنَ (جَيَّانُ)
وأيـن (قُـرطبة)ٌ دارُ الـعلوم فكم — مـن عـالمٍ قـد سما فيها له شانُ
وأين (حْمص)ُ وما تحويه من نزهٍ — ونـهرهُا الـعَذبُ فـياضٌ وملآنُ
قـواعدٌ كـنَّ أركـانَ الـبلاد فما — عـسى الـبقاءُ إذا لـم تبقَ أركانُ
تـبكي الحنيفيةَ السمحاءُ من أسفٍ — كـما بـكى لـفراق الإلفِ هيمانُ
عـلى ديـار مـن الإسلام خالية — قـد أقـفرت ولـها بالكفر عُمرانُ
حيث المساجد قد صارت كنائسَ — مافـيـهنَّ إلا نـواقيسٌ وصُـلبانُ
حتى المحاريبُ تبكي وهي جامدةٌ — حـتى الـمنابرُ ترثي وهي عيدانُ
يـا غـافلاً وله في الدهرِ موعظةٌ — إن كـنت فـي سِنَةٍ فالدهرُ يقظانُ
ومـاشيًا مـرحًا يـلهيه مـوطنهُ — أبـعد حمصٍ تَغرُّ المرءَ أوطانُ ؟
تـلك الـمصيبةُ أنـستْ ما تقدمها — ومـا لـها مع طولَ الدهرِ نسيانُ
يـا راكـبين عتاق الخيلِ ضامرةً — كـأنها فـي مـجال السبقِ عقبانُ
وحـاملين سـيُوفَ الـهندِ مرهفةُ — كـأنها فـي ظـلام الـنقع نيرانُ
وراتـعين وراء الـبحر في دعةٍ — لـهم بـأوطانهم عـزٌّ وسـلطانُ
أعـندكم نـبأ مـن أهـل أندلسٍ — فـقد سرى بحديثِ القومِ رُكبانُ ؟
كم يستغيث بنا المستضعفون وهم — قـتلى وأسـرى فما يهتز إنسان؟
لمـاذا الـتقاُطع في الإسلام بينكمُ — وأنـتمْ يـا عـبادَ الله إخـوانُ ؟
ألا نـفـوسٌ أبَّـياتٌ لـها هـممٌ — أمـا عـلى الخيرِ أنصارٌ وأعوانُ
يـا مـن لـذلةِ قـومٍ بعدَ عزِّهمُ — أحـال حـالهمْ جـورُ وطُـغيانُ
بـالأمس كـانوا ملوكًا في منازلهم — والـيومَ هـم في بلاد الكفرِّ عُبدانُ
فـلو تـراهم حيارى لا دليل لهمْ — عـليهمُ مـن ثـيابِ الـذلِ ألوانُ
ولـو رأيـتَ بـكاهُم عـندَ بيعهمُ — لـهالكَ الأمـرُ واستهوتكَ أحزانُ
يـا ربَّ أمّ وطـفلٍ حـيلَ بينهما — كـمـا تـفـرقَ أرواحٌ وأبـدانُ
وطفلةً مثل حسنِ الشمسِ إذ طلعت — كـأنـما هي يـاقـوتٌ ومـرجـانُ
يـقودُها الـعلجُ لـلمكروه مكرهةً — والـعينُ بـاكيةُ والـقلبُ حيرانُ
لـمثل هـذا يذوبُ القلبُ من كمدٍ — إن كـان فـي القلبِ إسلامٌ وإيمانُ
::::::::
قصيدة مؤثرة مبكية يرثي فيها أبوالبقاء الرندي الأندلس بعد سقوطها
https://www.youtube.com/watch?v=OsXiJluXv9I
В трёх вещах нет пользы:
1)богатство в руках жадного;
2)меч в руках трусливого;
3)перо в руках лицемера.